Понимание рун.

Руны – весьма популярная нынче тема. На какой манер о них только ни говорят. Это слово и все, что с ним связано, овеяно ореолом таинственности, поэтому почти каждый, кто хоть однажды скачивал в Интернете хотя бы одну статью по Рунам, заявляет об этом с непонятно откуда берущимися гордостью и превосходством. Таким я могу сказать: сожалею, вы на это права не имеете. А то, что вы прочли, боюсь, не принесло никакого результата. Суть так и остается за кадром.

Если вас интересует ремонт телевизоров LG, то мы можем помочь вам. Для этого пройдите по ссылке и узнайте больше.

Мы сейчас сталкиваемся с проблемой псевдо-знания, множественности гипотез и интерпретаций, большинство из которых, к сожалению, не имеют реального основания. Это в основном попытки расписаться на популярной теме. А те, кто на это клюют, не чуют разницы между какими бы то ни было современными эзотерическими течениями и направлениями.

В этом, надо признать, виноваты и сами источники, и сама манера преподнесения информации. Говорить о Руническом искусстве принято вельми напыщенно и как бы шепотом, чуть ли не кеннингами – не дай Боги кто прочитает да поймет. А зря. По следующим причинам: 1) такой способ преподнесения информации отпугивает, заставляя подбирающегося к ней духовного мытаря a priori воспринимать информацию как закрытую; 2) мытаря же с комплексами и маниями Наполеона приводит к полнейшему любованию своей персоной в образе новоиспеченного мага, чародея и колдуна – причем лишая понимая сути этих слов.

А ведь такие разговоры шепотом – нет, не бесполезны – они просто изначально бессмысленны. Профессионал в данной области понимает, что пиши об этом хоть Caps Lock’ ом, да еще и на всех столбах города – не видящий не узрит, не поймет, не свяжет все нити воедино. Каждому будет дано по мере его. Более того, разговоры шепотом ставят под сомнение само Знание как нечто неприемлемое, недолжное, неразрешенное, чуждое. Тем самым естественность мировосприятия уходит все дальше и дальше – хотя куда уж дальше…

Итак. Несомненно, требовать от человека знания Рун прежде, чем он может связать букву «А» с Автобусом или Арбузом из «Букваря», не представляется возможным. Это обусловлено тем, что мы существуем в социуме – в таком, какой он есть на данный момент, – и должны в социальной жизни следовать определенным схемам, весьма поверхностным и грубым, понимая в это же время, какие архетипические закономерности за этими схемами стоят – а они, безусловно, имеют место быть. Тем, кто тешит себя надеждой уйти от социума под предлогом изучения Ведического искусства и скрывается за весьма сомнительным щитом «я готовлюсь стать магом, и пусть в реальной жизни все прахом идет», могу сказать, что это позиция слабого, поскольку в той точке пересечения времени и пространства, в которой Богами каждому из нас суждено было оказаться, любой генетический славянин стоит перед сверхзадачей – продолжить Род свой, сохраняя и передавая традицию Богов Предков наших, следуя заветам их и наущениям. И здесь Руны и Веды нужно понимать как щит и меч. Щит – для защиты духа своего от Кривды, выдаваемой ныне за Правду. Меч – для преобразования той самой точки пересечения времени и пространства, для творения будущего своих детей в настоящем. Называть себя православным язычником и быть таковым – принципиально разные вещи.

Вернемся к автобусам и арбузам. Истинная проблема заключается не в том, что современный славянин овладевает родным славянским языком в том виде, в каком он принят как лингвистическая норма в данное время. Это естественно, иначе и быть не может. Проблема в том, что на этом освоение и усвоение родной письменной культуры (а значит, и духовной) заканчивается. Человек оказывается ознакомленным со следствием, но от него ускользают причины; картинка (в данном случае мы говорим о языковой картине мира, но необходимо понимать, что языковая картина мира лишь один из аспектов миропонимания человека и, шире, этноса) воспринимается в статике, вектор же процесса остается за кадром: о нем либо умалчивают (в таком случае он в принципе перестает существовать для определенной группы людей), либо преподносят в искаженном виде (что ведет к мировоззренческим перекосам и, как принято нынче говорить, психическим отклонениям). Иными словами, отсутствует логика в восприятии традиции, что невообразимо затрудняет, а зачастую делает просто невозможным процесс самоидентификации личности как преемника определенной культуры, ее носителя и одновременно проводника. Все это ведет к утрате дома души, к потерянности. Отсутствие якоря толкает человека в бессмысленное путешествие по чужим и нередко иллюзорным заливам и рифам, и в этой ситуации единственный источник самоуспокоения заключается в слепом уверовании в идею глобальной дружественности, изначально провальную, но, как ее преподносят и как кажется многим, единственно спасительную. В самой этой идее уже заключается провокация, ибо о какой дружественности, а тем более родственных связях между людьми можно говорить, если они генетически относятся не просто к разным сословиям одного этнокультурного образования, но к разным расам, разным функциям, определенным за десятки тысячелетий до их появления на земле? Как бы наше сознание, отвечая на непрестанное воздействие внешних импульсов, ни пыталось стать космополитичным, люди чистой крови просто не в состоянии принять такое равенство. Теряя свой собственный дом, свой исконный уклад жизни, подстраивая его под общие, т. н. международные стандарты, человек теряет себя, а этнос теряет душу – проводника этнического знания.

То же можно сказать и о Рунах, кои суть проводники не только и не столько этнического знания, сколько общих законов устройства мира. Здесь необходимо сделать два замечания.

Первое. Если мы говорим о Рунах как о средстве речевого общения, о письме, то находимся в плоскости филологических трактовок. Такая точка зрения на проблему более чем оправдана. Современная лингвистика, особенно область изучения основ и особенностей межкультурной коммуникации, уже несколько десятилетий назад пришла к выводу о том, что язык – далеко не просто система грамматических (т. е. связанных с формами слов и их сочетаемостью) соответствий и зависимостей. Грамматика, формообразование и формовзаимодействие – да простят меня коллеги лингвисты за такое словотворчество – непосредственно связаны со значением, семантикой языковых единиц. Именно эти значения, рассмотренные ретроспективно и перспективно, в их историческом развитии и непосредственном функционировании в живом языке, и открывают истинную суть стоящих за ними вещей, явлений, процессов. Внутренняя организация слова, сочетаемость в нем определенных букв-знаков (архетипов-символов), а следовательно, и звуков (вибраций) является своего рода отражением национального сознания. Этот едва уловимый «характер» слова, определяющий а) грамматически его функционирование в реальной речи и б) семантически его сочетаемость с другими словами, есть микромодель национальной картины мира. Внутренняя специфика, «окрас» каждого отдельного слова и связи между словами в комплексе представляют собой модель миропонимания и мироощущения народа, говорящего на том или ином языке. Простым свидетельством тому является жизнь языка, его развитие, которое происходит на глазах у каждого поколения: изменения в материальной и духовной культуре общества ведут к появлению или исчезновению слов, новому пониманию старого слова, влияют на темп речи, на ее построение, на способ общения. Любой язык этничен, национален. И обездолен тот народ, который по каким-либо причинам лишается права говорить на своем родном языке, на языке своих предков. О том, передается ли язык генетически, спорят уже достаточно давно. Существуют весомые аргументы за и против. Трудно поспорить со справедливым утверждением о том, что ребенок, рожденный на чужой земле и никогда не слышавший речи предков, сам вдруг ни с того ни с сего не заговорит на родном языке, но с легкостью освоится в непосредственной языковой среде. Вероятно, это происходит потому, что прежде чем приобретаются артикуляционные навыки, сознание ребенка уже воспринимает мета-текст, считывает информацию о неродном ему мире как из слышимой, но еще не понимаемой им речи, так и с т. н. неязыковых носителей: жестов, форм, цветов, запахов и пр. По прошествии некоторого времени, подсознательно обладая определенной информацией об энергетических нитях пространства своего существования, ребенок начинает говорить на том языке, звуки которого частично и создают вибрацию места, формируют и отражают характеры и типы людей. Но генетическая информация никуда не исчезает – просто не проявляется настолько быстро и полно, как если бы ребенок родился на родной земле. Поэтому нечему удивляться, когда уже взрослый человек, воспитанный в генетически чужом окружении, слыша родную речь, вдруг начинает понимать, о чем говорят – понимать не дословно, естественно, но, опять же, считывать мета-сообщение через звуки, через организацию и построение высказываний. И уж конечно, нечему удивляться, если у этого человека проснется тяга к изучению своего до сих пор ему неизвестного родного языка – или просто любовь к музыке или живописи своего народа, поскольку это все звенья одной цепи. Объяснение здесь одно – сработала генетическая память. Этим же объясняется и различные другие предпочтения людей во всем мире – начиная от выбора фасона пиджака, узора на кофте или ковре и заканчивая выбором супруга или супруги. Мы любим говорить: «О вкусах не спорят». Не спорят, потому что кровь – не водица. Человек, не слушающий голос сердца, зов крови, подавляющий интуицию, обречен на духовное забвение. Все, что нас окружает, – это коды, языки: язык звука, язык цвета, запаха, линий, форм и так далее.

Второе. Руны суть структуры гораздо более сложные, чем язык и речь. Это, выражаясь современным лингвистическим термином, мета-язык, то есть над-язык, сверх-язык, посредством которого осуществляется общение не только человека с человеком, но человека с миром. Руны – это язык языков, это коловращение и непрерывность жизни во всех формах взаимодействия ее элементов. Руны суть отражение мироустройства, не зависящего от воли и предпочтений населяющих его людей. Если реальный язык постоянно меняется (и тем не менее остается национальным), то Руническое искусство представляет собой способ хранения информации в веках и даже тысячелетиях. Человеку, не сильно преуспевшему на данном поприще, может казаться, что любой рунический текст предполагает огромное количество вариантов прочтения, что объясняется многомерностью самих Рун и нелинейностью сопряжения их значений (с этим, без сомнения, мы и не спорим), что вопрос толкования – дело темное, скользкое: как ни толкуй, все равно прав будешь. Для неверующих и сомневающихся есть один простой, но верный способ, скажем так, проверить, что Руны действительно суть хранители изначалия, знаки, которые, попав к знающему, никогда не допустят ложных трактовок, не дадут соврать, извратить мысль говорящего и суть вещей. Если читатель когда-либо имел дело со старыми славянскими текстами, то, вероятно, замечал, что текст может быть понятен в каждом отдельном слове, но совершенно загадочен как цельное сообщение. Так вот, способ проверки заключается в следующем: такой текст достаточно просто записать Рунами, проделать с ним еще ряд операций, после чего важность понимания каждого слова по отдельности уходит на второй план, поскольку открывается все картина целиком – в иногда неуловимых, а иногда и вполне конкретных чувственных образах и мыслях, в понимании прочитанного и непонятно откуда берущейся уверенности в верности и единственности этого понимания. Такая работа с текстом, безусловно, выходит за рамки лингвистики. Она взывает к генетической памяти и интуиции. Таким образом, Руны дают возможность не просто вычитать смысл, но и прочувствовать истинную суть описываемого, прожить событие, ощутить атмосферу места и пр. Современный язык на это не способен. Конечно, художественная литература также вызывает в нашем сознании и воображении ответные мысли, образы, эмоции. Но это почти всегда мысли, эмоции из известного, привычного нам мира – то, что нам уже приходилось переживать. Рунический текст работает иначе: он «прорывает» пленку обыденности, обыкновения и дает человеку представление, знание о том, о чем он, возможно, никогда даже и не задумывался, о чем нигде не мог прочитать и ни от кого услышать.

Итак, если Руны – совершенный способ отражения, хранения и передачи фактической и энергетической информации, возникает вопрос – почему руническое письмо неизвестно сейчас практически никому? И так ли это? Что касается современного восточнославянского круга, то, к сожалению, ответ положительный. К этому вернемся чуть позже. Но если взять для сравнения культуру западную, вторичную, то мы увидим, что дело обстоит несколько иначе.

Скандинавская руническая традиция и ее этапы хорошо прослеживаются по эпиграфическим находкам. Мемориальные памятники были наиболее яркой, «парадной» формой проявления рунической письменности. Но сейчас специалисты с уверенностью утверждают, что уже в XI в. скандинавское руническое письмо начинает широко использоваться и в других сферах жизни людей. Широкомасштабные археологические раскопки средневековых городов во всех скандинавских странах привели к открытию сотен надписей на бытовых предметах, в первую очередь на деревянных дощечках и стержнях и на костях животных. Дерево и кость оказались самым распространенным материалом для бытового письма.

Впервые серьезное внимание к бытовым надписям (известные ранее, они считались случайными) было привлечено в результате раскопок средневековой гавани г. Берген (Норвегия), Брюгген, последовавшими за опустошительным пожаром в 1955 г. В слоях XIII-XIV вв. было обнаружено около 1100 деревянных стержней и дощечек с различными по содержанию надписями: надписи с личными именами типа «NN владеет мной»; деловые письма типа «Торкель монетный мастер, посылает тебе перец»; любовные послания «Моя любимая, поцелуй меня»; латиноязычные молитвы или, чаще, их начальные слова: «Pater noster» и «Ave Maria» [цит. по Мельникова Е. А. Скандинавские рунические надписи: Новые находки и интерпретации. Тексты, перевод, комментарий. – М. : «Восточная литература» РАН, 2001. – 496 с. ].

Первым поставил вопрос о грамотности в эпоху викингов норвежский рунолог А. Листёль. На основании бергенских материалов он пришел к выводу, что руническое письмо было общедоступным, что в конце эпохи викингов им владела значительная часть населения Скандинавских стран и что оно широко использовалось в бытовых целях. Последующие находки подтвердили его заключение. Ныне известно около 1500 средневековых надписей из Норвегии, 800 – из Швеции, около 60 – из Дании, около 40 – из Шлезвига, Ольденбурга и Любека (на территории современной Германии). Все они неоспоримо свидетельствуют о том, что руническое письмо в средние века было распространено значительно шире, чем предполагалось ранее.

В бытовом письме выработались особые графические формы, облегчавшие применение рунического письма, и потому владение им было общедоступно. Поэтому применение рунической письменности в средневековье было повсеместным и многофункциональным, охватывая практически все сферы жизни. Оно не прижилось лишь в одной области – в рукописании на пергамене оно было вытеснено латинским алфавитом. Предпринятые в XII-XIII вв. попытки использовать рунический алфавит в качестве письма в пергаменных рукописях распространения не получили.

Проникновение и распространение в Скандинавских странах латинского языка и письменности после официального принятия в них христианства было в первую очередь связано с церковным богослужением. Постепенно латинский язык становится главенствующим в клерикальной среде. Однако даже в XII-XIV вв. древнескандинавские языки (особенно древнеисландский) не вытесняются им, а сосуществуют, используясь в различных сферах общественной жизни. Латинский алфавит приспосабливается к передаче фонетической системы скандинавских языков, в него вводится несколько заимствованных в рунике новых букв для обозначения звуков, отсутствующих в латинском языке. По крайней мере с начала XII в. латинский алфавит начинает все шире использоваться для записи текстов на древнескандинавских языках.

Руническое письмо при этом не уступает место латинскому алфавиту и продолжает широко использоваться в бытовой сфере. Сосуществование обеих систем письма привело к различным формам их взаимодействия, наиболее очевидной из которых является появление латиноязычных надписей (подавляющее большинство из которых представляют собой молитвы), выполненных руническим алфавитом. Это взаимопереплетение двух различных языков и систем письма весьма показательно для обстановки сосуществования и взаимодействия в Скандинавии двух культур без ярко выраженного антагонизма между ними.

Кроме того, известно о широком распространении в Скандинавии вплоть до XVII в. «рунических жезлов», своеобразных календарей, язык которых был достаточно близок к языку XV-XVI вв., что открывает несостоятельность распространенной тенденции к преувеличению древности рунических памятников, которые, по мнению многих исследователей, были созданы еще до нашей эры.

Таким образом, вопреки распространенному мнению, в скандинавской культуре использование рунических знаков не было ограничено сословным кругом жрецов, но было естественным для всех слоев общества. В славянском мире подобного мы не наблюдаем и опять же сталкиваемся с проблемой ложных датировок, отправляющих интересующегося к глубочайшей древности, а точнее, закрывающих для него все возможные подступы к данному корпусу текстов по причине их утраты в веках «до н. э.», а также изначальной закрытости данного знания. Здесь частично и скрыты истоки мифа о том, что славяне в большинстве своем были необразованными дикарями, управляемыми немногочисленной волховской группой.

Факт, что славяне обладали своим собственным руническим алфавитом, не вызывает сомнений. Но только вот все книги по рунике, как правило, ограничиваются только скандинавским руническим кругом, а славянские знаки если и упоминаются, то вскользь. О славянской рунической эпиграфике речи не идет. Ну а вопрос датировок, как правило, и вовсе не поднимается. О славянской рунике говорят как о явлении реальном, но существовавшем когда-то давно – настолько давно, что, как говорится, этого знания и след простыл. О том, что в нашем восточнославянском средневековье писали свободно руницей, и вообще говорить не приходится. Просто вопрос этот не ставится в принципе как изначально обреченный на научный провал, дискредитирующий отечественную лингвистику в целом.

Укрепилось мнение, что Руны можно познать только в каком-нибудь тайном обществе, где каждый первый – волхв. Такое представление вызвано отсутствием других источников знания – не сомнительных, каковыми являются эти самые общества, но открытых, узаконенных, государственных, если хотите. Проблему существования Школ Рунического искусства пока оставим. Любое подобное образование будет расценено как секта и, что самое печальное, в 99 случаях из 100 таковой и будет являться. Но поражает то, что храмы науки, источники знания, также игнорируют изучение подобных вопросов. В советское время историческая лингвистика находилась в состоянии застоя по причине того, что заниматься древними языками приходится, как правило, на основе библейских текстов – и этим все сказано. В современной же науке больше внимания уделяется именно современному состоянию языка, который должен служить средством преуспеяния современного делового человека: реклама, риторика, ораторское искусство. Историческая составляющая, весьма, отметим, ограниченная во временном отношении, сохраняется по традиции и воспринимается как ненужная необходимость. Если на западных землях западной рунической традицией занимаются целые институты, то на восточнославянской почве Руны не изучаются даже с точки зрения феномена изначальной системы письма Ариев-славян. Мы вынужденно коротко рассмотрим проблему современного восприятия Рун именно с этой точки зрения, т. е. как систему письменности, вопрос же истинного, комплексного понимания руники оставим для дальнейших бесед.

Не вызывает сомнения, что высшее академическое образование должно являться источником не только академической науки, но и духовности. На первом месте в плане духовности стоит филологическое образование, включающее в себя лингвистику, литературоведение, а также непосредственно связанное с историей, культурологией, источниковедением, эпиграфикой и пр. Любая из перечисленных наук так или иначе зависит от доступности тех или иных текстов и уровня их прочтения. И кто как не филолог должен эти тексты изучать, читать, чувствовать? Но как филолог может заниматься дешифровкой, интерпретацией текстов, основываясь лишь на знании формальных лингвистических процессов и их условной датировки, а также опираясь на исторические фактические сетки, тоже весьма и весьма условные? Кроме того, любой человек науки – это одновременно глубоко верующий человек (не столько стремящийся к пониманию, открытию, сколько ожидающий от него определенных результатов) и скептик, постоянно анализирующий, сопоставляющий реальные факты и представление о них, т. е. сказанное до него. В этом и есть залог развития, ибо сказанное ранее о вещи может фактически определять совершенно другую вещь. Практически любое уже существующее суждение должно быть подвергнуто анализу на предмет истинности соответствия вещи и сложившегося представления о ней. А такого рода анализ невозможен без знания корней и истоков, которые являют собой простые, истинные, изначальные связи между элементами системы. Именно понимание этих связей не дает ошибиться в суждениях.

Итак, высшее филологическое образование (не имеет значения, отделение то русской, славянской, романо-германской – о классической, конечно, речь не идет – филологии) предполагает изучение такого обширнейшего лингвистического пласта, как история языка. Студенты-филологи русского отделения изучают историю языка, начиная со старославянского – который суть церковнославянский и страшно сказать при каких условиях создавался и кем. Читают, естественно, тексты по большей части – какие? – богослужебные. Причем, как правило, адаптированные. Потом с удивлением узнают о новгородских грамотках: оказывается, в XIV веке на Руси умели писать все поголовно!!! Как такое возможно: на старославянском – т. е. уже древнерусском – да просить захватить молока или выслать пару чистых рубашек??? В общем, удивлению нет предела. Естественно – ведь параллельно идущий курс истории представляет Русь немытой, неотесанной, безграмотной, глухой, облагодетельствованной с юга и запада религией и культурой. Таким образом, дипломированные специалисты-филологи лишены знания и понимания истинного историко-филологического процесса. История языка, даже после серьезного ее изучения, кажется утомительной и несколько непонятной: остается много необъясненных несоответствий, фактов, которые предлагается принять как бывшие без проникновения в причины случившегося. Система древнего языка и древней речи – повторюсь, только весьма недавней древности – представляется как устоявшаяся и полностью изученная. Выходит, что дальнейшие научные штудии в этой области не имеют никакого прикладного значения, поэтому все большую популярность приобретает прагматика современного языка. А те немногие, кто чувствуют непреодолимую тягу к прошлому, к древнему знанию, оказываются в сложной ситуации неведения даже о достойных исследованиях по теме, не говоря уж об источниках и, главное, способах и целях работы с ними.

Вся изучаемая сейчас «древность» сводится к т. н. рефлексам того или иного процесса в современном языке (от старославянского до наших дней) или к т. н. судьбам имевших место быть в тех же временных рамках явлений. Но все же – каков был тот потрясающий гармоничный мир, запечатленный в загадочных для нас символах и знаках, мир, который мы утратили, от которого отказались по собственной воле?

Говоря о славянской рунике, необходимо иметь в виду существование нескольких систем письма, различающихся как по внешним (графически и количественно), так и внутренним (функциональному назначению) признакам. Перечислим здесь основные системы: Золотые Сварожьи Руны, Велесовица, Бояновица, Вендский рунический строй, глаголица. И начнем скорбный список наших утрат.

№1. Мы потеряли имена знаков, заменив их на краткие названия букв. Изначальные имена уже сами по себе содержали суть соответствующего знаку процесса. Текст, составленный только из этих имен, представлял собой поэму, кратко и невероятно полно описывающую устройство мира, место и взаимосвязь его элементов.

№2. При сравнительно небольшом количестве звуков удивляет разнообразие передающих их знаков. Форма знака, начертание, направление письма, его ориентация на материале нанесения знака играют принципиальную роль. Вид знаков это не просто случайное сочетание черт, резов, скругленных форм и точек, придуманное нашими пращурами от нечего делать. Это система обозначения энергетических потоков, связи и взаимодействия процессов и явлений. Начертания каждой Руны, каждого знака суть отражения всего спектра структур и ступеней системы мироустройства. Скажем, если читатель когда-либо находился в тишине и покое в местах выхода энергий, то знает, что независимо от воли человека тело его принимает определенное положение в пространстве, причем никакого дискомфорта или напряжения при этом не ощущается. При этом, если человек, к примеру, стоит, его руки могут двигаться, рисуя в воздухе непонятные схемы, фигуры, знаки. Это, по сути, есть знаковое обозначение типа энергии, которой богато это место (сейчас мы говорим, естественно, о природном пространстве – не о мегаполисах, хотя и в них человек, достигший высокого уровня подобного чувствования, может реагировать на непременно существующие энергетические дороги и узлы). Хорошо известно, что позы, асаны восточных психофизических практик также основаны на повторении явлений мира Природы: определенное положение тела, ориентация его по сторонам света, сопряженные с концентрацией, системой дыхания и звуками (как внешними, так и производимыми непосредственно человеком) вызывают в нас различные процессы, производят т. н. балансировку, со-настройку физического и духовных тел. Эксперименты современной науки говорят о том, что формы окружающих нас предметов, будь то фасон одежды, конфигурация мебели или общая архитектура города, влияют на характер человека, его восприятие, ощущения, мысли, самочувствие. Примерно такое же действие оказывают и Руны. К примеру, рунические обереги – да, они имели значение, звучание, но и сам вид нанесенных на предмет знаков определенным образом, в соответствии с намерением творящего сию вещь, организовывал ткань пространства и времени. Поэтому, как уже говорилось, древний, непонятный в записи на старославянском или современном языке текст, написанный Рунами, становится абсолютно читаемым. Связки, увязки, цепи Рунических знаков создают энергетический фон, вводят читающего в определенное состояние, открывающее качественно иные каналы восприятия информации.

№3. Вместе со знаками ушли и некоторые звуки. Например, сохранившиеся в некоторых славянских языках и диалектах украинского и русского носовые. На восточнославянской почве их можно зафиксировать только на аудиозаписи, поскольку в современном письме не существует способа их графического отражения. Известно, что произнесение подобных звуков вызывало определенные психофизическую реакцию организма, влияло на работу мозга, чистоту восприятия, точность оценки ситуации и скорость реакции. Ушли дифтонги – сложные гласные звуки. Сейчас вместо известных нам по глаголице шести вариантов звучания звука [э], каждый из которых обозначался своим знаком, а некоторые и составными знаками, мы имеем только два – твердый и мягкий. И так далее.

№4. Мы утратили числовые значения знаков, а с ними и пропорциональность мировосприятия, гармоничность, целостность, цикличность, преемственность. Искусство Числобога превратилось в поверхностную нумерологию.

№5. Вместе с последовательным усечением системы письма исказился сакральный рунический круг, что, опять же, лишило нас чувства единения с миром, привело к разобщению, непониманию причин и следствий происходящих процессов. На этой почве и под натиском новых религий наше сознание расщепилось на черное и белое, на добро и зло, на Бога и дьявола. Внутренне долженствование (долг перед Землей, Предками и потомками своими), понимание процесса бытия уступили место страху и слепому подчинению.

Думаю, делать вывод из сказанного излишне.