На протяжении последних четырехсот лет это казалось непостижимым на фоне представлений классической медицины, утверждавшей, что анатомия мозга не подлежит изменению. Типичным являлось представление, согласно которому после детства мозг изменялся лишь в сторону постепенного упадка; что если клетки мозга неправильно развивались, были повреждены или погибли, то они не могут восстановиться. Не допускалось также идеи о том, что клетки могут перестроить свою структуру и найти новый способ нормального функционирования при своем повреждении.

Любите путешествовать? Сайт о туризме поможет вам ориентироваться в мире путешествий еще лучше.

Теория неизменности мозга постулировала, что люди, рожденные с какой-либо мозговой дисфункцией, мыслительными нарушениями или получившие черепно-мозговую травму, будут ограниченными всю оставшуюся жизнь. А ученым, которые пытались выяснить, могут ли быть улучшены функции здорового мозга, возможно ли поддержание мозга в здоровом состоянии благодаря специальным упражнениям, связанным с мышлением, сказали махнуть рукой на это гиблое дело и не тратить зря время. 

Неврологический нигилизм – убеждение в том, что лечение многих болезней мозга неэффективно либо вовсе противозаконно – прочно поселился в сознании большинства людей и вошел в культуру. Раз мозг не может изменяться, человеческая природа в целом, вытекающая из этого, получалась как бы насильно изменяемой при том, что изменению она поддаваться не должна. 

Вера в то, что головной мозг не может меняться, имела три основных причины: редкие факты полного восстановления больных с поврежденными мозговыми структурами, наша неспособность наблюдать жизнь и микроскопическую активность в мозговых тканях и – возвращаясь к истокам современной науки – представление о том, что мозг – эдакая чудо-машина. А пока машина выполняет много необычных вещей и функций – она не изменяется и не развивается. 

Я заинтересовался данной проблемой в связи со своей работой психоаналитиком и психиатрическими исследованиями. Когда прогресс пациентов в психологическом плане был не так велик, как я надеялся, медицина обычно списывала это на то, что проблема – глубоко в «железе» (hardwiring – по аналогии с термином "hardware” – аппаратное обеспечение компьютера). То есть использовалась типичная метафора, что мозг – своеобразное компьютерное «железо», с жестко определенными схемами работы, путями прохождения нервных импульсов не подлежащими изменению и выполняющими строго определенные, неизменные функции. 

Когда я впервые услышал о том, что человеческий мозг может быть не «железным», мне пришлось проводить собственные исследования, чтобы убедить себя в этом. Исследования завели меня далеко от моего консультационного кабинета.

Я много путешествовал и, в процессе разъездов встретил группу блестящих ученых, занимавшихся изучением мозга, совершивших в конце 60-х – начале 70-х гг. ряд неожиданных открытий.

Они показали, что мозг менял свою структуру в зависимости от типа активности, меняя нейронные цепи таким образом, чтобы наиболее эффективно выполнять текущую задачу. Если какие-либо «детали» не работали - их заменяли другие. Машинная метафора о том, что мозг – это орган со специализированными элементами не могла полностью объяснить то, с чем столкнулись ученые. Они стали называть это фундаментальное свойство мозга нейропластичностью.

Нейро – от «нейрон», нервная клетка, из которых состоят мозг и вся нервная система. Пластичность – от изменяемости, подверженности изменениям. Поначалу многие ученые не решались использовать термин «нейропластичность» в своих публикациях, а коллеги высмеивали их за такое забавное понятие. Однако они выстояли, постепенно изменив взгляды научного мира на неизменяемость мозга.

Они показали, что дети далеко не всегда страдают от тех проблем с мыслительной деятельностью, с которыми они родились; что мозг часто может распознать свое повреждение и функции поврежденных участков берут на себя другие клетки; что если клетки мозга отмирают, он зачастую могут быть заменены; что многие нейронные цепи и даже рефлексы, которые считались «железными», таковыми не являются. Один из ученых даже показал, что мышление, обучение и деятельность могут «включать» и «выключать» определенные гены, оттачивая и модифицируя тем самым анатомию мозга и наше поведение. Это, безусловно, одно из наиболее выдающихся открытий 20 века.

Во время своих путешествий я встречал людей, которые возвращали глухим слух, а слепым – зрение; я разговаривал с людьми, прожившими десятки лет после суровых медицинских приговоров о неизлечимости, которым помогли методы, основанные на эффекте нейропластичности; я встречал людей, чьи мыслительные проблемы были решены, чье умственное развитее улучшилось; я видел случаи улучшения памяти у восьмидесятилетних до такой степени, какой у них не было и в 55 лет. Я видел людей, изменявших свой мозг силой мысли и излечившихся от «неизлечимых» навязчивостей и страшных травм. Я разговаривал с Нобелевскими лауреатами, ведущими жаркие дискуссии о том, как мы должны пересмотреть модель мозга в связи с нашими новыми знаниями.

Мысль о том, что мозг может сам менять свою структуру и функции под воздействием мысли и действий, как мне кажется, является самым главным изменением нашего взгляда на мозг с тех пор, как были сделаны первые штрихи в изучении его анатомии и функционировании основы нервной системы – нейрона. Как и всякая революция, это открытие также будет иметь глубокие последствия. Нейропластическая революция имеет причастность, кроме всего прочего, к нашему пониманию того, как любовь, горе, отношения, обучение, пристрастия, культура, технологии и психотерапия изменяют наш мозг.

Все науки, так или иначе связанные с изучением человеческой природы, будут вынуждены прийти к признанию факта самоизменяющегося мозга и осознать, что структура мозга одного человека отлична от структуры другого и что она меняется на протяжении всей жизни человека.

Несмотря на то, что сами люди недооценивали возможности своего мозга, нейропластичность несет не только пользу. Она делает мозг не только более «ресурсоемким», но также и более подверженным внешним воздействиям. Нейропластичность может быть причиной появления как более гибкого, так и ригидного, непластичного поведения – феномен, который я назвал «пластический парадокс». По иронии, наши самые «упрямые» привычки – продукт пластичности. Однажды произошедшее в мозговых структурах пластическое изменение закрепляется и делает невозможным другие изменения.

Именно понимание как положительных, так и отрицательных эффектов нейропластичности поможет нам по-настоящему приблизиться к осознанию пределов человеческих способностей.